Значит, как это ни банально звучит, нужен план. План выживания в условиях войны и, что не менее важно, послевоенного мира. Наиболее простое и логичное решение – это получить звание Героя Советского Союза. Это звание пусть и дорогого стоит, но с ходу закрывает множество будущих проблем. Оно поможет устроиться после войны – вряд ли Героя демобилизуют без пенсии, словно нашкодившего кота, да и нормальную престижную работу на гражданке найти будет проще. В войну звание тоже может помочь – никто не пошлет Героя на убой, просто так. Потому как потом за это могут спросить. Да даже и просто в быту – какая разница, насколько сильно обожжено у него лицо? Да у него может не быть лица вовсе, и все равно многие красивые женщины будут желать быть с ним. Блеск Золотой Звезды спрячет ожоги.

И, что самое приятное, теперь это звание было гораздо ближе, чем год назад. Теперь он умел летать, был уже опытным и умелым бойцом. Да и в войне наступил перелом, а значит, должно быть полегче. Золотая звезда манила своей доступностью: она была довольно близко, нужно просто сбить несколько вражеских самолетов и быть в нормальных отношениях с командованием. А значит, для начала нужно вновь оказаться на фронте, на новом самолете и находиться в прекрасной физической форме. А вот тут начинались проблемы. Виктор с тоской поглядел на свое тело: тонкие худые руки, ребра торчат, словно зубья расчески. Тиф и долгое беспамятство не прошли даром, и до Геракла ему далеко. Следовательно, для начала нужно стать Гераклом…

Через несколько минут обитатели палаты тихо обалдели, глядя, как Саблин, просунув здоровую ногу в спинку железной кровати, качает пресс. Падает обессиленный, отдыхает и начинает снова. На удивленные расспросы Виктор отшучивался. Тренировки стали для него неким ритуалом. Он ругался с врачами и медсестрами, менял упражнения, пыхтел, превозмогая боль в натруженных мышцах. Цель всего этого стоила…

…Виктор отложил палку и немного враскачку пошел к дверям, за которыми заседала медицинская комиссия. Большой стол, накрытый зеленой материей, яркий свет ламп и словно стремящиеся заглянуть прямо внутрь глаза врачей. У Виктора что-то неприятно засосало под ложечкой, непоколебимая уверенность, что все будет хорошо, потускнела.

– Истребитель, – прогудела мясистая глыба председателя комиссии – военврача первого ранга, – это хорошо. А чего это у нас, голубчик, с волосами? Да и тощой больно…

Больничная физкультура пошла Виктору на пользу, он немного нарастил мышечную массу, хотя все равно худые ребра выступали.

– Наш самый злостный нарушитель, – вставил свое слово и сидящий в комиссии врач, что его лечил, – причем нарушитель своеобразный. Другие водку пьют или в самоходы бегают, а этот – физкультурой занимается. Запрещали, боролись с ним, так он ночью…

Председатель удивленно хмыкнул и вопросительно посмотрел на Виктора.

– Готовлюсь к будущим воздушным боям.

Председатель усмехнулся и принялся просматривать лежащую перед ним историю болезни. По мере чтения лицо у него немного вытягивалось. Наконец он обиженно протянул:

– Ну-с, голубчик, ну какие еще бои? После такой травмы и в истребители… тяжелое сотрясение мозга, трещина в черепе, одна нога короче. С таким состоянием в истребители вам нельзя.

Виктор почувствовал, что его ударили под дых. Все планы, все надежды последних недель внезапно рассыпались в прах. Впереди замаячили очень мрачные перспективы.

– Да как же это, – жалобно спросил он, видя, как врач итоговым приговором примеряется поставить свою резолюцию на документе, – погодите.

Мозг лихорадочно работал, прокручивая сотни аргументов и доводов. Как назло, ничего весомого в голову не приходило.

– Нельзя меня списывать, – все, что смог сейчас сказать он. Прозвучало это жалко, неубедительно.

– Ну зачем же списывать, голубчик, – терпеливо, словно объясняя прописную истину несмышленому детенышу, улыбнулся председатель, – в ВВС есть масса другой работы, не всем же на истребителях летать. Я думаю, легкобомбардировочная авиация для вас вполне подойдет по здоровью. Впрочем, если сильно настаиваете, то можно подумать и о штурмовиках…

– Погодите, – упавшим голосом сказал Виктор, видя, как перо уже касается бумаги, – как же меня? Ведь как же… ведь сейчас под Сталинградом сопляки зеленые дерутся. Совсем зеленые, ничего не умеют. Они там пачками гибнут, в мясорубке, а меня… да я же ас. – Он впервые вслух сказал это слово, удивившись, насколько оно приятно ласкает слух.

– У меня сбитых больше десятка, – видя, что перо нерешительно замерло, Виктор воодушевленно продолжил, – я же не в тыл прошусь, а на самолет. Я драться могу, я буду сбивать! От меня на истребителе толку больше всего будет! Сотрясение это… да я про него забыл уже, голова не болит давно. Подумаешь, трещина была какая-то. А что одна нога короче другой, так это вообще ерунда. В Англии вон безногий летчик дрался, совсем безногий, на протезах. Его сбили, но он перед этим успел фашистов двадцать ухайдакать, а тут всего одна нога, да и то… Да если сильно мешать будет, так скажу механику, чтобы он высоту педалей отрегулировал, это несложно. – Виктор по глазам понял, что почти убедил, хотел немного дожать, но аргументы иссякли.

– Ну что с таким делать? – в глазах председателя заплясали озорные огоньки. – Сам похож на негра с плантации, седой, замученный, худой, как щепка, а истребитель ему вынь да положь. Хе-хе. Ладно, может, в отпуск его отправим? – шутливо обратился он к остальным членам комиссии. – Пусть хоть отъестся, подлечится немного…

– Не надо мне отпуск! – испугался Виктор. – У меня родни нет, ехать некуда. – Слоняться неопределенное время в тылу, без цели, без денег его не прельщало.

– Посмотрите на него, – довольно захохотал председатель, – в отпуск не хочет. Уфф, – он даже побагровел от смеха, – уважаю… уважаю. Ладно, а давай-ка сделаем так…

Глава 9

…Вареная курица пахла божественно, разнося свой аромат на весь поезд. Виктор сперва отворачивался, пытаясь рассмотреть что-либо за черным, покрытым изморозью окном, но это не помогало. Запах игнорировал все блокады, проникая прямо в мозг, вызывая острое желание вцепиться зубами в это сочное, вкусное мясо. И не то чтобы Саблин сильно хотел есть, у него еще оставалось полбуханки пайкового хлеба, но хлеб – это не мясо. Он неприязненно глянул на своих увлекшихся ужином новоявленных соседей, двоих профессорского вида пожилых мужчин, которые неспешно поглощали аппетитно пахнущую пищу и, не выдержав, вышел в тамбур. Тамбур встретил его вонью махорочного дыма и холодом. Это было чудесно, курица сюда еще не добралась.

Он привалился к заиндевелой двери и, достав папироску, закурил. Папирос оставалось всего восемь штук, он не собирался сегодня больше курить, но этот проклятый запах спутал все планы, подпортил настроение. Мысли потекли вдаль, далеко от плетущегося в декабрьской ночи поезда, в прошлое.

С прошлым полком ему все-таки повезло, Дорохов оказался по-настоящему заботливым командиром. Это было и в ходе боев, это выявилось и в госпитале. Сперва это проявилось в том, что все его личные вещи, бритвенные принадлежности оказались при нем. Это означало, что кто-то из полка привез эти вещи, и сделано это было явно с разрешения командира части. Потом Виктор был поражен, когда получал обмундирование. К уже потертой и застиранной гимнастерке ему дали его собственные синие командирские бриджи. Эти бриджи вообще не были на него записаны, а в крайнем вылете спокойно лежали в тумбочке. Их появление в госпитальных стенах было похоже на чудо. Выходит, благодетель привез не только фотографии с мыльно-рыльным, но и их. Причем не только привез, а еще и сдал на госпитальный склад, и так сдал, что их не украли. Но по-настоящему Виктор поразился, когда ему выдали деньги по денежному аттестату. Получив на руки четыре с половиной тысячи рублей, он сильно удивился и проникся к Дорохову еще большей симпатией. Желание вернуться в свой бывший полк выросло стократно.